Харьковский дом «Слово» – элитная «мышеловка» для представителей «расстрелянного возрождения»

По улице Культуры, 9 находится с виду ничем не примечательный дом, стены которого пропитаны историей сталинской эпохи во всей ее красе. Однако, на сегодняшний день далеко не все обладатели квартир здесь знают историю этих некогда писательских «застенок».

Многие квартиры, принадлежащие когда-то целой плеяде украинских писателей и деятелей культуры, сегодня никакого отношения к литературе не имеют: они перепродаются, сменяют внутреннее убранство на «евроремонты» и грандиозные перепланировки. О мрачной истории этого дома знают лишь понаслышке, только общие фрагменты. О представителях «расстрелянного возрождения» говорит лишь табличка с фамилиями жильцов на фасаде дома.

Роскошный дом для литераторов без «бремени быта»

В 1920-х годах по Харькову разгорелся бум строительства кооперативных жилых домов для представителей разных профессий. В этот период были построены «Швея», «Медик», «Красный банковец», а также дом «Слово», начинающий свою историю в 1928 году. Он предназначался для обосновавшихся в Первой столице УССР украинских литераторов.

Проект дома «Слово» был разработан архитектором Михаилом Дашкевичем, который спланировал будущую писательскую многоэтажку в конструктивистском стиле. По задумке автора, здание должно было иметь вид буквы «С», чтобы с высоты птичьего полета его можно было сразу узнать. И дом узнавали. Он настолько укоренился в столичном укладе Харькова, что письма, приходящие к жильцам-«словянам», как себя называли жители «Слово», отправляли не по адресу переулок Барачный, 9 (ныне улица Культуры), а просто писали «Дом Слово» И почтальоны всегда знали, куда следует нести письмо, ведь такой дом в городе всего один. Почтовая традиция сохранялась вплоть до войны.

Чтобы сделать писателей ближе к простому рабочему народу в роскошные апартаменты изначально планировали поселить и лучших работников соцтруда. Но этого не произошло, поскольку литераторы дружно обратились в вышестоящие инстанции с просьбой остановить «слияние пера и лопаты». Драматург Иван Днипровский в своем письме жене Марии относительно такого сожительства писал:

«Ты представляешь, как бы это было? Писатель с семьей в 3-4 души живет в трех комнатах, а рядом рабочая семья из 8-10 человек в бедности и убогости? Но наши пошли в ЦК и этого, кажется, делать не будут», – отмечал в письме Днипровский.

Дочь писателя Николая Дукина Наталья в своих мемуарах описывает, как потенциальные жильцы многоквартирного дома собирали средства для кооперативного пая. Каждый из желающих получить шикарную, по тем меркам, квартиру пытался заработать, как мог. Мать Натальи Дукиной, например, работала в две смены школьным учителем. Писатели же, в основном, занимались прибыльными переводами, в ущерб своему творчеству.

Несмотря на то, что само здание было закончено к осени 1928 года, потенциальных жильцов не спешили заселять, поскольку в доме долгое время не было паровых котлов, без которых зимой пришлось бы туго. Первые жильцы въехали после того, как отопление установили. Заселялись торопливо, в спешке, уж больно литераторам хотелось встретить Новый год в долгожданных роскошных апартаментах.

Дом состоял из пяти подъездов: в первом и пятом на каждом этаже размещалось по три трехкомнатных квартиры, во втором, третьем и четвертом – по две четырехкомнатные квартиры. Писательские апартаменты были роскошными и по сегодняшним меркам. Были ванная комната и туалет. Более того, для украинских литераторов не поскупились на единственный в Харькове солярий и душевые кабинки, которые обустроили на шестом (техническом) этаже здания. В каждой квартире были установлены телефонные аппараты, которые, как незначительная деталь в начале пьесы, «выстреливает» в ее финале. Они устанавливались скорее не для комфорта именитых жильцов, а для их тотального контроля.

Тем не менее, в элитных квартирах не была предусмотрена горячая вода, привычных кухонь не было. Были «кухоньки с небольшими печами, на которых грели воду для купания или стирки», – писал в своих мемуарах Владимир Кулиш. Полноценные кухни заменяла большая общая столовая для всех жильцов дома. Это делалось специально, чтобы, как говорится, «избавить советского человека от быта». Для «освобождения» создавались места общепита даже в жилых домах.

Тяните жребий, господа писатели

Всего в доме «Слово» было 66 квартир, из них четыре отводились административным работникам. Так, управдом Болжинер занимал квартиру №1, а «вечный понятой» дворник Яким проживал по соседству, во 2-й квартире (несколько лет спустя после заселения в новый дом дворник практически при всех арестах НКВД был в качестве понятого).

Оставшиеся квартиры занимали как именитые писатели (Владимир Сосюра, Николай Кулиш, Павло Тычина и другие), так и менее известные на тот момент (Иван Багряный, Олесь Досвитный). Литераторы распределяли между собой квартиры по жребию. Каждый тянул бумажку с номером квартиры. Таким образом, Николай Хвылевой получил квартиру №9, талантливый автор гуморесок Остап Вишня – №22, а известный актер и театральный режиссер Лесь Курбас – №64.

Правда, некоторые писатели готовы были даже выбивать кулаками квадратные метры у других авторов. Так, Хвылевому изначально досталась просторная четырехкомнатная квартира, но некоторым коллегам по творческому цеху это не понравилось. Чтобы не доводить дело до крайностей, Николай Григорьевич уступил свой жребий другим, взяв себе трехкомнатную квартиру.

Подобное распределение не обходилось и без казусов. Так, умиротворенный Павло Тычина, проживая в квартире №12, постоянно терпел от своего шумного соседа этажом выше – Майка Йогансена, который поселился в 15-й квартире. Йогансен был заядлым охотником, как и многие жильцы дома, но помимо его пристрастия к охоте и путешествиям он был очень беспокойным соседом, который любил побегать с собаками, усердно потопать и зарядить ружья. Подобная активность не давала Павлу Григорьевичу спокойно жить, работать и спать. В связи с этим фактом Тычина и Йогансен обменялись квартирами по взаимной договоренности, чтобы не мешать друг другу.

У многих писателей воплотилась мечта о своем личном кабинете, а Остап Вишня вообще поселил в одной из комнат своих охотничьих собак сеттеров, которые пользовались среди заядлых охотников дома «Слово» большой популярностью.

Впоследствии вытянутый литераторами жребий с номерами квартир стал роковым. Спустя всего несколько лет жильцы прозвали свои добротные квартиры «камерами предварительного заключения».

«Стук-стук, откройте!»

Спустя четыре года после въезда писателей в новый дом, репрессивный каток сталинского режима «докатился» и до жильцов «Слова». В 1932 году началась охота на инакомыслящих, а правильнее сказать, на думающих граждан, интеллигенцию. Чуть ли не первой украинской «ласточкой» стал Иван Багряный, которого арестовали в том же году. Впоследствии литератор опишет всю «прелесть» сталинского режима, гноящего умы украинского народа в подвалах НКВД и лагерях, в своем романе «Сад Гетсиманский».

Арест Михаила Ялового в апреле 1933 году сыграл трагическую роль для многих жильцов дома. Ялового обвиняли в шпионаже и связях с Александром Шумским и подготовке покушения на второго секретаря ЦК КП(б)У Павла Постышева. Михаил Емельянович был приговорен сначала к 10 годам лагерей, а спустя четыре года его расстреляли. После ареста Ялового покончил жизнь самоубийством Николай Хвылевой. 13 мая 1933 года поэт пригласил к себе своих друзей и застрелился в соседней комнате, оставив предсмертную записку, полную непонимания того, как советская власть может перемалывать таких ярых коммунистов, как Яловой и ему подобные?

«Арест Ялового — это расстрел целого Поколения… За что? За то, что мы были самыми искренними коммунистами? Ничего не понимаю… Ужасно больно. Да здравствует коммунизм. Да здравствует социалистическое строительство. Да здравствует коммунистическая партия», – написал Хвылевой свои прощальные слова. Он не подозревал, что через несколько лет его посмертно осудят за «буржуазный национализм».

3 марта 1934 года в Харькове прошел внесудебный закрытый процесс против «террористов» Олеся Досвит­ного, Сергея Пилипенко и Остапа Вишни, которых также обвиняли в подготовке покушения на Постышева. Но к списку видных имен УССР добавился еще глава Совнаркома УССР Влас Чубарь и особоуполномоченный ОГПУ в УССР Всеволод Балицкий, которых якобы собирались убить представители украинской интеллигенции. Только Остап Вишня был «помилован» и получил 10 лет лагерей, чтобы «исправиться». Досвитного и Пилипенко приговорили к высшей мере наказания – расстрелу.

Телефонные аппараты во всех квартирах устанавливали не просто так, через них проводилась прослушка и сбор компромата на писателей. Помимо телефонов, источниками информации для НКВД служили обслуживающий персонал жильцов дома и сами писатели.

По словам Ольги Резниченко, именитые жильцы дома доносили друг на друга, что было в порядке вещей. Так, например драматург Иван Днипровский сотрудничал с НКВД в обмен на освобождение своей жены Марии Пилинской. «Начиная с 1928 года, особисты склоняли женщину к доносам на мужа, и регулярными и “доверительными” беседами они довели ее до нервного срыва. Чтобы охранить душевное спокойствие супруги, Днипровский, говорят, предал лучшего друга (Николая Кулиша)», – рассказывает сотрудник Харьковского литературного музея Ольга Резниченко.

Квартира №26 на протяжении 1929 – 1936 годов сменила трех владельцев. Наталья Дукина писала, что «эту квартиру-клетку следовало бы закрасить в черный цвет трижды». После ареста жильца его семья должна была в течении нескольких суток покинуть роскошные «застенки», чтобы дать возможность другим писателям клюнуть на заманчивую блесну красивой жизни советских литераторов. Зачастую жены и дети писателей-арестантов ссылались в Казахстан, как «враги народа». Их определяли в женские лагеря и детские колонии, где велась активная «воспитательная» деятельность по «исправлению» интеллигенции в «нормальных советских людей».

Выжить в подобной атмосфере было реально, правда, уповать приходилось на счастливую случайность, как в случае с судьбой Натальи Дукиной. В ее мать, жену арестованного писателя Николая Дукина, влюбился следователь НКВД. Из нежных побуждений он предупредил женщину, что ее ждет «путевка» вслед за мужем. «Мама собрала вещи в течение суток, и мы уехали в Москву к родственникам», – вспоминает Наталья Николаевна.

На протяжении 1930-х годов из 62 квартир «буржуазного дома» были вывезены и расстреляны 33 украинских писателя, художника и деятеля культуры, двое покончили жизнь самоубийством, не желая мириться с мрачной советской действительностью, 13 жильцов дома «Слово» были сосланы в сталинские лагеря. Таким образом, элитные апартаменты для украинских советских литераторов превратились в самую грандиозную «мышеловку», цель которой – отловить «неблагонадежных» инакомыслящих интеллигентов, даже если они таковыми не являлись. Стены писательского дома «Слово» до сих пор хранят атмосферу каменных клетушек, ставших «камерами предварительного заключения» для своих жильцов.

Роман Шемигон